О, Музы, к вам я обращусь с воззваньем! О благородный разум, гений свой Запечатлей моим повествованьем! (Данте, «Божественная комедия», Ад, Песнь 2-ая, 7-9)
Пой, Муза , брани времен стародавних геройскою песней! Им то вполне надлежит, а тебя чтоб никто и не смел бы Тем попрекнуть, что, смолчав, отвратила свой лик ты всезрящий В час, когда пыл древних ратей в тебе пробудил силу слова! (5) Нет, так не скажет никто, ведь спешу я помочь тебе ныне, Зов твой всевластный почуяв в душе поэтичной к творенью, Дабы поведать всем людям торжественным стилем гремящим, Как восславлять надо войны, что были столь грозными силой. Ныне впервые к тебе обращаюсь я. Больше знакома (10) Мне была ранее Клио , сестра твоя, властная прошлым, Та, что меня побуждала простою, но строгой и точной Прозой писать о деяньях былых, о героях и битвах. Стиль то ее, и подчас замечанья сестрицы певучей Над Иппокреною слышала Клио себе в назиданье: (15) «Разве пристало историю ведать так сухо и скучно? Много бы выгодней, если б ты больше рассказом веселым Яркую речь повела бы о том, что достойно вниманья. Прока не вижу я в перечне дат и имен, и событий: Что же за ними стоит – не твоя ли задача об этом (20) Людям приятную весть донести, интерес пробудивши? Мне ли, скажи, не известно, как трудно увлечь этих смертных Даже и самым занятным сюжетом, к тому же надолго. Тот из любимцев моих и сестер моих бойких, кто раньше Славой всеобщей владел и почтен всеми был златоустом, (25) Ныне забыт, хоть, и верно, он был словотворцем великим. Мог возбуждать он в сердцах, – на письме или устною речью, – Чувства великие в людях – их звать и на труд, и на подвиг. Мог он одною лишь фразой зажечь боевую отвагу, Доблесть поднять в малодушных и робких, им дать утешенье. (30) Мог и иные он чувства рождать: когда кто-то, тоскуя Горестной болью, в давящем отчаянье тяжко терзался, О безвозвратной потере скорбя, то, не зная спасенья, Мук не избыв и лишившись во мраке и сна, и покоя, Он лишь одно тогда средство искал, вспоминая те строки, (35) Что уж не раз приходили на помощь участливым другом. В них его мудрый советчик, деля с ним и грусть, и печали, Все же надежду ему подавал и уверенность в силах: «Нет, ночь не вечна, и радость еще засияет однажды Светом зари в час, когда восходящее солнце, ликуя, (40) Свой лучезарный привет тебе щедро подарит, наполнив Дом твой весельем и счастьем и, ярко блистая, воскликнет: «Эй, не грусти! Разве я не сияю на небе? Ты видишь Как расцветают улыбками лица повсюду? Так смейся ж Вместе со всеми и вместе со мною и ты беззаботно! (45) Мир никуда не исчез. Оглянись – как он ярок и светел! Сколько великих чудес в нем и радости жизни. Смотри же! Нет равнодушию места – здесь все необычно и чудно. Все это ты помести в своем сердце, для горькой печали Места совсем не оставив. В себе не таись, а откройся! (50) Вот облака неподвижно как будто застыли на небе, Чуть розовея вдали и над краем земли растворяясь В мареве знойном июльском. Взгляни и попробуй найти в них Воина в латах, дракона, цветок, дивный дом иль зайчонка – Так вот и станет чуть легче тебе, обещаю я, Солнце! (55) Знаем мы, да, что закончится день и уйду я на запад, Вновь злая ночь попытается взять тебя в душные сети. Верь все же твердо, что день неизбежно наступит, что рядом Буду всегда я с тобой неразлучно и в мраке, лишь место Для доброты и любви в своем сердце мне дай дорогое!» (60) Так – продолжала богиня – мы силой своей вдохновляем Тех, кто стремится словами донесть до людей то, что скрыто. Но и творения эти, и авторы их позабыты. Лишь единицы из них пережили века и эпохи – Те – по случайности, эти – по славе, достойной признанья. (65) Все же людей век не долог, и память их, да и к тому же Новые их поколенья к иным интересам влекутся. Что им забавы отцов, а дедов – и подавно! Заветы Прежних времен не имеют для новых пленительной силы. Опыту учатся с тех же ошибок, о старых забывши…». (70) «Нет, Каллиопа!» – Тут Клио впервые прервала молчанье, Грозно нахмуривши брови, рукою взмахнув величаво. Взором суровым наполнились ясные очи богини. Руки сложив пред собою, глаза устремила куда-то, Словно прозрев в бесконечно идущей эпох веренице (75) Горести все и страданья, что выпали людям на долю, Коих свидетелем Клио была беспристрастно и строго, Столько веков занося ряд за рядом в свой свиток все беды, Что над землей проносились, сметая порою державы. Но, тем напастям внимая, она не была равнодушной. (80) Тяжкой заботой о судьбах людей преисполнившись, Зевса Часто молила она ниспослать им завиднее участь. И, возражая сестре, всей своей неземной красотою Муза прелестная вдруг заблистала, пылая во гневе, – То, что она краше всех, лишь тогда становилось заметным. (85) Многих сердитым своим вдохновеньем пленила так муза. О, эти пышные черные волосы, что будто ливнем Вьющимся мягко спадают на плечи, маня и волнуя Свежим и влажным сияньем и тем небольшим беспорядком, Что лишь на первый взгляд кажется просто случайным сплетеньем, (90) А между тем очень тонко с лукавым соблазном продуман. И из-под чудных бровей голубые глаза строгим взглядом Ярко сверкают, тая в глубине многомудрые мысли. Пухлые губки и щечки и маленький носик на нежном Личике светлом и ясном, что, ровным овалом скользнувши, (95) Плавно в изящную милую шейку затем переходит. И, отвечая сестре, говорила истории муза: «Память людей не причем; есть гораздо надежнее средство – Этим-то способом я и несу людям знанья о прошлом. Все, что ни было на этой земле, – все дела и событья – (100) Верь мне, ничто на правдивых скрижалях моих не исчезнет. Пряжу, что мойры сплели, мне Атропос, отрезав, вручает. Взглядом внимательным строго слежу, чтоб ничто не пропало: Каждый поступок, уже предрешенный, в черед свой влияет На все деянья, что были, что есть и что будут, а значит, (105) Каждое слово и взгляд, и движение – все это важно, Ибо меняет истории ход и теченье событий. Те из людей, кто проявят упорство и сметку, постигнут Тайные кладези знаний моих, ибо нет им предела, Нет для пытливой и ищущей истину мысли преграды. (110) Вечно к познаниям новым ум с радостью жадно стремится, И никогда не найдет он покоя, ведь столько сокрыто Важных законов еще, а узнать надо скоро и точно! То, что достигнуто, быстро наскучит и станет основой К поискам новым, и так бесконечно ряды поколений (115) Вносят свой вклад, и все более полнят минувшего образ, Что все ж, однако, никем дорисован не будет всецело. Но пусть дерзают они и отважно блуждают в прошедшем! Нет, не напрасны надежды узнать то, что было, побольше, Верно составить картину, постичь ход событий, причины (120) Разных явлений, им дать объясненье, законы открывши, Те, что историей движут и обществом со времен древних. Просто усилий ума недостаточно – чувства подскажут; Я помогу тем, кого наделил Зевс особенным духом, Творческим даром и неким мистическим свойством натуры, (125) Прошлое чудом прозреть, с ним связавшись родством на мгновенье, Вдруг увидать все в деталях – отчетливо, ярко и полно, Так, чтоб душой потрясенною слиться в сопереживаньи С теми, кто некогда жил и страдал, веселился и плакал. Пусть же границы тому, что известно, историки эти (130) Движут с годами все дальше; проблемы же пусть только больше Их побуждают вперед, раззадоривши тайной отгадки!» Так говорила богиня истории. Феб же лучистый, Речи сестер услыхав, к ним спустился с вершины Парнаса, Дабы их спор рассудить непредвзятым и мудрым судьею. (135) И услаждая их слух звоном лиры сереброголосой, Так говорил он, сводя воедино различные мненья: «О, Каллиопа и Клио! Среди дочерей Мнемозины Более всех вы дружны и похожи манерой и нравом – Те ж у обеих стиль пышный, суровый и велеречивый, (140) Грозный рассказ о деяньях былых, о героях и битвах. Только у Клио – попроще, подробней, точнее и суше. Та же забота – донесть до людей все, что было когда-то: Мать ваша память, удел свой, вручила вам больше, чем прочим; Вы же разумно храните дар этот, с серьезным значеньем. (145) И у обеих в руках для писания палочки, свитки. Что же делить вам? Одна у вас цель. Я могу доказать вам, Что вдохновение ваше легко может соединиться В произведеньи одном: будет там и огонь Каллиопы, И изложенье подробное Клио правдивейших фактов». (150) «Что ж, мы согласны», – ответили музы ему, – «но кому же Мы поручим написать этот труд? Есть ли кто на примете?» «Да, мне тот ведом, кто сможет искусным размеренным слогом Объединить и бурливую песнь Каллиопы и точный Клио рассказ: уж давно он усердно пытался подобной (155) Речью прославить себя и достойные предков деянья. Что ж? Не пора ли его наградить и помочь ему в этом? Он ведь вам, музам, знаком хорошо, а особенно – Клио: Вспомни того, что и даже ночами готов был прилежно С редкостной волей служить лишь тебе, обожая безмерно!» (160) Клио, махнувши рукой, отвечала с улыбкою брату: «Да, это правда, давно мне, конечно, известен и люб мне Этот поклонник мой верный, так много труда положивший. Много ведь он потрудился в преданьях моих, восторгаясь Каждой частицей того, что осталось от прежних свершений; (165) И будто клад собирая, из этих крупиц драгоценных Строил храм знаний от прошлом, их в сердце своем сберегая. Правда, порою ему не хватало терпенья, и дело Тянется годы, уж несколько раз прерываясь лениво То мимолетным капризом, то новым пустым увлеченьем. (170) Бросит тогда он все то, что прилежно задумал, и чем-то Мигом начнет заниматься иным и забудет о прежнем. Видно, натура его такова и разрядка порою Даже и самым упорным нужна, напряженье снимая. Кстати, для отдыха средством он выбрал и наши таланты, (175) Ибо он ими вполне наделен, и следим мы за этим. Более всех среди муз он, конечно, меня почитает. Но, обладая волнительным даром ко стихосложенью И к описательной прозе, а также имея натуру, Склонную духом носиться в мечтаньях свободных и легких (180) То по ушедшим векам, то по странам иным и народам, То созерцая природу иль думая о смысле жизни, Этот романтик способен и хочет историю ведать Также и образным слогом, свободною речью. Ведь тесно В рамках законов моих ему, вот и зовет он на помощь (185) Верных подружек моих, ну, а прежде всего – Каллиопу. Ныне так часто любой, что писать лишь едва научился, Сразу же лезет в историю с самой нелепою ложью, Думая, что в этой отрасли вовсе стараться не нужно – Наглости б больше, да домыслов, да на соперников брани. (190) Легкий путь к славе – что время, что нравы! Отвратно мне это. Только одно утешает – из нас к ним никто не причастен: Труд их бездарный напрасен, в забвение канет он скоро. Ладно уж, если бы все вот так честно и прямо писали Сказки, о вымысле как бы заранее предупреждая. (195) Нет! Их тщеславие тянет похвастаться умною речью, Слогом ученым стремятся они себе место в науке Враз захватить, прогремев оглушительным разоблаченьем. Что уж о них говорить! Толка нет. Расскажу-ка я лучше Вам про того, о ком прежде мы начали тут размышленье. (200) Он-то, действительно, даже когда и берется поведать Прошлого вести живою и яркою речью, не станет Ложью мешать их, а если и пустит в рассказ свой немного Домысла, то в соответствии строгом тому, что известно. Соединить же историю с эпосом – это ль не внове? (205) Ранее вряд ли кто брался за эту задачу. Труды же Древние, славные столько веков, повествуют легенды; Боги, герои, их подвиги в центре всего, а не то, что В общем потоке событий свершалось когда-то реально. В это теченье сливаясь, теряются мелкие вещи. (210) Лица отдельные и их деянья не важны. Историк Нынешний должен смотреть и пошире, и глубже, хоть все же Сильная личность привносит свою роль в процесс объективный. И, я надеюсь, учтет это все наш певец. Каллиопа К долгу его призвала, и служить он ей будет усердно. (215) Я же ему помогу как всегда, хоть в последнее время Он и забросил немного мой свиток, а, помню я, раньше Он даже оду мне раз посвятил, восхваляя, а ныне Более музы другие его занимают». Тут Клио Речь завершила свою, и тогда Мусагет ей ответил: (220) «Да, это верно, Эвтерпа с Эрато в последние годы Творческим даром его завладели всецело и мощно, Выход найдя его чувствам, что в слово облечься желают. О! Как пылают они, заключенные будто в темнице В маленьком теле его! Просто диво, как в нем поместилась (225) Эта душа, столь огромная в чувствах своих и желаньях! Так и сгорел бы давно, если б музы его не спасали, Людям поведав печали его и на них возложивши Часть его боли и страха, с него этот груз тяжкий снявши. Пусть же утешится больше еще, когда будет писать он (230) Повесть сию и забудет хотя бы на время о горе, В сладостных грезах витая и стиль изостряя искусно!» Брату внимая, сказала ему Каллиопа: «Достойно Будет составлен сей эпос, ведь Клио его обучала: Духом мне сходна, она же не зря была ранее славна (235) Родом людским героической песни богиней и музой. Но расскажи-ка мне – кто он, откуда, где жил и учился, Что за народ почитает за честь быть отцом стихотворцу?» Ей Аполлон, предводитель священных муз, вот что ответил: «Дальний есть край у могучей реки на востоке Европы, (240) Что называют Чувашией солнечной; вот он откуда. Город стоит на крутых берегах той реки полноводной, Он Чебоксары зовется; ему за пятьсот тридцать лет уж, Если не более, точной ведь даты его основанья Люди не знают, и город справляет свои юбилеи (245) По летописному первому упоминанью названья. Там и родился поэт наш в году эры семьдесят пятом Века двадцатого. Значит, ему уже лет двадцать восемь. Он из народа, что ранее был неизвестен в Элладе И даже не появился еще в те века, когда люди (250) Чтили пока олимпийцев, им жертвы свои воскуряя. Из неизвестности мрака придя, в мире варваров диком Средь многих прочих в всеобщем смятеньи и эти явились. Правда, тогда по иному их звали и дальним потомкам Родичи полные вряд ли они. Ну, да то и понятно: (255) Столько веков пронеслось и племен столько перемешалось! Ныне никто из чуваш и не скажет, откуда их предки: В смутной дали затерялся их след, словно в мареве знойном Вдаль уходящая прямо дорога как дым исчезает. Память пропала, но знают они, догадавшись из хроник (260) Древних, что только недавно доступными стали чувашам, Что происходят они от великого некогда рода...
Продолжение следует (когда наберу в электронном виде :) )
